АЛЕКСАНДР ИВАНЕНКО
стихи
***
Не люблю Украину за то, что она — не Россия.
Ненавижу Россию за то, что она — не она.
Что ж вы, сукины дети, меня, разводясь, не спросили,
Захочу ли якшаться я с вами до судного дня?
Запорожский мой пращур тоскует над Хортицей-птицей,
И кубанские предки печально глядят на меня:
Довелось мне на стыке времен и предательств родиться,
Так, какого ж рожна ожидать от хромого коня?
Ошалевшее время, небесному зову не внемля,
Расточает себя, безнадежно, в пальбе и гульбе;
Видно, падшие души опять возвратились на землю
И не могут никак отыскать оправданья себе.
Две руки — два крыла мне рожденье мое подарило,
Две упругих ноги, чтобы легкою стала ходьба!
Так, какая ж попутала вас сатанинская сила,
Если сделать обрубком меня умудрилась судьба?
Мне якшаться противно с беспутной, беспамятной рванью,
Перестаньте глядеть исподлобья, свихнувшись с ума.
Есть у дочери солнца, у радуги — два основанья,
Только радуга — свет, остальное — бесовство и тьма.
***
Город уснул, и уснула луна,
Душ бесприютных некрополь,
В мягких ладонях качает волна
Город-герой Севастополь.
Камень здесь каждый — слезами полит,
Кровью простого солдата…
Спит Севастополь, а сердце болит,
Словно оно виновато.
Здесь по ночам адмирал Ушаков
Берег обходит дозором,
Каждый изгиб старой бухты знаком,
Каждый редут под призором.
Здесь на постах адмиралы стоят
Тенями пенистых кружев, —
Все позабыв, севастопольцы спят:
Город им больше не нужен.
Утром, сойдясь на Военный Совет,
С горечью скажут солдаты:
“Ах, господа, Севастополя нет!
Разве мы в том виноваты?!
Жизни свои мы в походах сожгли,
Приняли крестные муки,
Чтобы отцами гордиться могли
Правнуки наши и внуки.
Память потомков, увы, коротка:
Сдали твердыню без боя, —
На поруганье пошла с молотка
Слава и совесть Героя.
Крепость не в камне, а в душах людских,
В Боге — и Правда, и Сила.
Видно, Россия героев своих
Прежде себя схоронила”.
Строем уходит Небесная Рать,
Строго в колонну по трое, —
Больше не станет за нас умирать
Воинство павших героев.
Крепость под ними в руинах легла
Насмерть замученной птицей,
На севастополь спускается мгла,
Ноет под левой ключицей.
***
Пока надеялись и ждали
Сигнала медного трубы,
На рельсы старого вокзала
Вагоны подали судьбы.
Перрон стеклом усеян битым,
Глазницы окон слепо зрят, —
И сгустки злобы и обиды
Над головой толпы парят!
Угольным жаром преисподни
Локомотива дышит грудь:
"Спаси нас, Господи, сегодня,
А завтра мы — уж, как-нибудь!"
Расселись, двигая локтями,
Куда, кто смог, туда и сел,
Но каждый — свой любимый камень
За потной пазухой пригрел.
На сцепке лязгают затворы,
Молчит трубы тугая медь,
В толпе не утихают споры:
Кому стоять, кому сидеть!
Кому — в купе, кому — в плацкарте,
Кому — на поручнях висеть,
Кому — какая ляжет карта:
Орел и решка, жизнь иль смерть!
Все громче гул, все злее давка,
Забыты совесть, стыд и честь,
Как путешествующим жалко
Не выпить, не успеть, не съесть!
Ах, видно, поезд этот проклят:
Все против всех идут войной,
Трещат и лопаются стекла
Слепой удушливой волной.
За бесполезные молитвы
И суесловия капкан
Острее самой острой бритвы
Судьбы сверкает ятаган, —
Душа и жизнь летят кусками
Последним выдохом из жил, —
И каждый — свой любимый камень
В свое надгробье положил.
***
На палитре смешивая краски,
Предвкушая вдохновенья миг,
Мастер ждет Божественной подсказки,
Смело мажет кистью ученик.
Новичок не ведает сомнений:
Он уверен, с места взяв в карьер,
Что его художественный гений —
Поколеньям будущим в пример.
В паузе небесного паренья
Мастер ждет у белого листа,
Чтобы Тайны олицетворенье
Проступило в глубине холста.
Подмастерье боек, рьян и ловок,
Держит кисть, как швейную иглу,
И, назвав картиной подмалевок,
Ставит подпись в заданном углу.
У холста, в нетерпеливой пляске,
Мастер Тайну пробует на вес,
И палитра делится по-братски
С ним чудесной радугой Небес.
А когда божественной напасти
Резко обрывается полет,
Долго моет руки грустный мастер,
Ученик давно уж пиво пьет.
Но, к себе склоняя Божий кворум,
Музыка небесного смычка,
Остается — Тайна — приговором
“Черному квадрату” новичка.
***
Прости мне, Господи, прости
Перед тобою прегрешенья,
Не подсказал ты мне решенья
На неизведанном пути.
Прости меня, что поутру
Я много спал, работал мало,
Прости, что скоро я умру,
А, что задумано, — пропало!
Прости, что я кричал впотьмах,
Мол, мне подвластны все дороги...
Прости широкий мой замах,
Прости ничтожные итоги!
Прости мне женщину одну,
Ту, что не смог счастливой сделать,
Что разменял себя на мелочь,
И что во лжи своей тону!
Что целовал я, не любя,
И бросить смел в кого-то камень,
Что я обманывал тебя,
Когда с тобой нельзя лукавить!
Остаток дней моих сочти
И, наконец, прими решенье...
Прости мне, Господи, прости,
Что у тебя прошу прощенья!
***
Время под глаза подбросит просинь,
Снег ворвется на виски и в сны,
В молодость мою приходит осень,
Вовсе не узнавшую весны!
Жизнь бежит рекою бесноватой,
Глубиной, как гуслями, звеня,
И никто не будет виноватым,
Что подмыло с берегом меня!
А пока шальные ноги носит
По родимой матушке-земле,
А пока душа ещё не просит
Покаянья во добре и зле,
Я могу зимой мечтать о лете,
И весной грустить по сентябрю,
И за то, что я живу на свете,
Я свою судьбу благодарю!
Кони, женщины, собаки, дети,
Небо в звездах и ночной зефир —
Я живу на райской на планете!
Как ты, о, прекрасен, Божий мир!
И, шагая в человечьей гуще,
Я в себе пронзительно ловлю —
Хочется кричать мне всем живущим:
“Господи, как всех я вас люблю!”
Мы бежим, работая локтями,
Не любуясь небом и росой,
Будто бы не ждет у черной ямы
Перевозчик с острою косой!
Не спешите, отдышитесь, братцы!
Постарайтесь миг остановить, —
Чтобы с суетою распрощаться,
Нужно каждый день себе твердить:
“Время под глаза подбросит просинь,
Снег прорвется на виски и в сны,
В молодость мою приходит осень,
Вовсе не узнавшую весны!
Жизнь бежит рекою бесноватой,
Глубиной, как гуслями, звеня,
И никто не будет виноватым,
Что подмыло с берегом меня!”
***
Есть у табуна свои законы,
Правила иные не по мне, —
Не люблю заборы и загоны,
Ненавижу цирковых коней!
Ненавижу бег пустой по кругу,
И уздой разодранные рты,
Ненавижу седла и подпруги,
Путы ненавижу и кнуты!
Никогда не быть мне волчьей сытью, —
В бешенстве бессильном захрипит,
Захлебнется волк кровавой сыпью,
Остроту познав моих копыт!
Разлетятся вдребезги запоры:
Я здесь не просился на постой, —
Тела не подставлю глупой шпоре,
Будет, даже, шпора — золотой!
По траве-мураве ходят кони, —
Кожей всей предчувствуя беду,
Никогда у чужака с ладони
Конь степной не подберет еду!
В топи камышовой нету брода, —
Гривы заплетая на бегу,
Мчатся кони к солнцу и свободе
На высоком правом берегу!
И никто не сдюжит, не догонит
Табуна летящих лошадей, —
Мы уйдем туда, где нет загонов,
Нету где — ни волков, ни людей!
Сроду гордой шеи не подставя
Под аркан нахальному врагу,
Мы — табун, мы — не шакалья стая!
Мы всегда — на правом берегу!
***
Уж прошли времена
Воспевать соловьев и березки…
Оборвалась струна,
Поколений незримая нить.
В каждом доме — война
Лиходеит в сноровке воровской,
Омертвела страна,
Нам ее довелось хоронить.
Всюду глад и разор,
Суета и бесстыдство в почете,
И паденья позор
На Россию ложится клеймом.
Сатанинский узор
Поклоненья не Богу, а черту,
Как последний укор,
Нависает над нашим челом.
Мы, как пыль на ветру,
Бесприютны, гонимы и нищи.
Нынче — мразь ко двору,
Мастаки на костях пировать.
Мы стоим на юру,
А над нами беспамятство свищет,
Видно, вновь к топору
Русь Святую пора призывать!
Доживу ль до весны
Совпадения дела и слова?
Слишком лица грустны,
Слишком камень на душах горюч.
Только, как ни тесны
Оскорбленного сердца оковы,
В заповедные сны
Прорывается солнечный луч.
***
Прошла любовь, прошла... Уже не ищет
Руки рука, и голос мой осип,
И снова над бескрайним пепелищем
Душа на тонкой ниточке висит!
И снова, как топор без топорища,
Беспомощны глаза мои без слез,
Опять сквозняк судьбы по полю свищет
Под перестук безжалостных колес!
Недолгим оказался летний вечер,
Распалось рук слабеющих кольцо,
А время уж не лечит, а калечит,
Бросая паутину на лицо!
И не спасут заломленные руки,
Хватающие неба пустоту,
Короткий миг: от встречи до разлуки, —
Как не ожить увядшему листу!
Кругами папиросный дым над блюдцем,
В ночи бессонной крови гулкий стук, —
На память об ушедших остаются
Табачный пепел да пустой мундштук!
В гигантском, сумасшедшем пароходе
Нас засыпает прошлого золой...
Проходим мы, проходим мы, проходим...
Одна Луна недвижна над Землей!
***
Что я такое — память о себе?
Налет патины на старинной вазе?
Иль, как Адам, я вылеплен из грязи
И предоставлен собственной судьбе?!
Что жизнь моя — дождинка на стекле?
Слепой каприз Небесного Поэта?
Лампады луч, мерцающий во мгле,
Иль, темнота, не знающая света?
Что ты такое — воздуха игра?
Фиалки запах, голос флейты Пана?
Или души пустая кобура,
Исполненная горького обмана?!
Что жизнь твоя — узоры на песке?
Глухая песня птицы в клетке тесной?
Иль немота, ползущая за песней,
Иль тишина, иль эхо вдалеке?!
Что мы такое, — вместе, — ты и я,
В той пьесе, где известно все заране,
Где каждый миг — Вселенной умиранье
И возвращенье из небытия?!
Где каждый шаг — смятение и боль,
Ведомые небесным режиссером,
Где провожают славой иль позором
Сыгравших предназначенную роль?!
Смертельно одиночество вдвоём,
Как пули рикошет, в одно касанье...
Кто знает, ты дана мне в наказанье,
А, может, в оправдание моё?!
И, подчиняясь тайной ворожбе,
Свой бег прямой меняя на попятный,
Мне с каждым днем становится понятней,
Что я всего лишь — память о тебе!
***
Не унижай поэта, дева!
Не замыкай смертельный круг!
Корней божественного древа
Не дай коснуться топору!
Своим кокетством безоглядным
Ты навлечешь худую весть,
И сразу станет все неладным,
Когда твоя задета честь!
Не предавай поэта, дева!
Его играя головой,
Дождешься страшного посева
На поле брани роковой!
Зачем его покой тревожишь,
Кольцом беды сжигаешь дни?!
Теперь попробуй, если сможешь,
Последний выстрел отмени!
Не убивай поэта, дева!
Он, словно малое дитя,
Тебя венчает в королевы,
Как рыцарь верный, не шутя!
И, дописав письмо у свечки,
За честь твою и свой венец
Тайком уедет к Черной речке
Подставить сердце под свинец!
Не позабудь поэта, дева!
Опять его — не убивай, —
Его молитвы и напевы,
Слова любви не забывай, —
Как в смертной ревности тоскуя,
Собрав в кулак остаток сил,
Он все равно тебя такую,
Пускай напрасно, но — любил!
Не унижай поэта, дева!
Не завершай смертельный круг!
Корней божественного древа
Не дай коснуться топору!
Своим кокетством безоглядным
Ты навлечешь худую весть,
И сразу станет все неладным,
Когда его задета честь!
***
Мой чайханщик золотоволосый,
Одуванчик мой зеленоглазый,
Задавай мне разные вопросы,
И тебе я не солгу ни разу!
В пиалу плесни свои мне слезы,
Песню спой: “Играю я на сазе!” —
Мой чайханщик золотоволосый,
Одуванчик мой зеленоглазый!
Я к такому не приучен зелью:
Чаше слез, разлуки и печали, —
Ведь меня, пришедшего на землю,
Пентатонике не обучали.
Я к другой гармонии привычен,
К той, в которой все понятно сразу, —
Отчего ж мне так не безразличен
Твой напев: “Играю я на сазе”?
Отчего в сплетении аккордов
Слышу я себе родные звуки?
Отчего так грустно и покорно
Пью я чай печали и разлуки?
Отчего над ароматом чайным
Я внимаю грустному рассказу?
Может быть, в печали нескончайной,
Сам всю жизнь играю я на сазе!
Я тебе тихонько подпеваю,
Цепенея в грусти безнадежной.
Мой покой и голова седая
В чайхане остались придорожной.
Оттого я навсегда запомню,
Повинуясь высшему приказу,
Чай, который горечью наполнен,
Тот напев: “ Играю я на сазе!” —
Мой чайханщик золотоволосый,
Одуванчик мой зеленоглазый,
Задавай мне разные вопросы,
И тебе я не солгу ни разу.
В пиалу свои плесни мне слезы,
Снова спой: “ Играю я на сазе!” —
Мой чайханщик золотоволосый,
Одуванчик мой зеленоглазый!
***
Ангел мой, не грусти,
Ангел мой, зачарованный мой!
И в осеннюю даль
У окна без конца не гляди!
Если хочешь спасти,
Ангел мой, мне грехи отпусти,
И Всевышний тогда
Милосердно отпустит домой!
Ангел мой, не тоскуй,
Не рыдай и не стой на ветру, —
Все ещё горизонт,
Как стена, меж тобою и мной, —
Отрывному листку
Ты поведай печальный свой сон,
И развеется он,
Только солнце взойдет поутру!
Ангел мой, распусти
Надо мной два широких крыла,
И разлуку простив,
От житейских невзгод защити, —
Чуть развеется мгла,
Мне с дороги уже не сойти,
Лишь бы только она
Поскорее к тебе привела!
Ангел мой, я вернусь,
Я всегда возвращаюсь домой!
Как мне здесь одному
Твоего не хватает тепла!
Ты — обитель всему,
И надежда моя, ангел мой,
Только там, где ты ждешь,
Белоснежно чиста и светла!
***
Ай-Петри, моя колдовская страна,
С туманом и воздухом пьяным!
Отсюда я вижу, как тихо Луна
Садится на дно океана.
Ай-Петри, с тобой я встречаю рассвет,
Рассыпались звезды золою:
Второго такого пристанища нет,
Где можно парить над землею!
Трещат угольки в перламутре костра,
Друг друга сменяют гитары:
Здесь песни звенят от утра до утра,
Сердец совмещая удары.
Здесь каждый, как ангел, царит в Небесах,
И режутся крылья в лопатках,
Секундные стрелки стоят на часах,
В карете судьбы на запятках.
Божественной сути священная вязь
Земли, океана и неба
Уносит далёко житейскую грязь,
И быль превращается в небыль.
Горой причастившись, спускаемся вниз,
Тоскуя в бескрылых заботах, —
И вновь до поры продолжается жизнь
В надежде о новых полетах!
Ай-Петри, моя колдовская страна,
С туманом и воздухом пьяным!
Отсюда я вижу, как тихо Луна
Садится на дно океана.
***
О, женщины мои! Священный мой гарем!
Судьбы моей богини — берегини!
Я помню обо всех! Я благодарен всем
За ваших душ бездонный омут синий!
В хитросплетеньи дней, в жестокой маете,
Когда причины были для кончины,
Спасали вы меня, как матери детей
Спасают от невзгоды и кручины!
О, женщины мои! Бесценный опыт мой!
Листаю дней увядшие страницы:
Из юности моей встают передо мной
Сквозь пелену годов глаза и лица.
Когда последний миг смежит глазницы дня,
Пока холодной глиной не накрыли,
Скажу: "Спасибо вам, что были у меня
И бесшабашно мне себя дарили!"
О. женщины мои! Священный мой гарем!
Моей судьбы богини — берегини!
Я помню обо всех! Я благодарен всем
За ваших душ небесный омут синий!
***
Спасибо тебе, Господи,
За каждый новый день, —
Спасибо тебе, Господи,
За солнце и за тень,
За светлый мир передо мной,
За твой чудесный след,
За то, что после тьмы ночной
Всегда встает рассвет!
Спасибо тебе, Господи,
За утро и росу,
За то, что ты несешь меня
В ладонях на весу,
За дым костра и запах трав,
И сердца бескорысть, —
О, как же, Господи, ты прав,
Распахивая высь!!..
В ночной кромешной темноте,
И самым светлым днем
Ты ждешь нас в горней высоте,
А мы все не идем, —
Как лебединый клик, в ночи
Звенит призывный туш,
Но в тихом омуте ключи
От наших грешных душ!
В косноязычии земном,
На краюшке Руси,
Прошу тебя лишь об одном:
Помилуй и спаси!
В глазах твоих, как в озере,
Небес тугая синь, —
Прошу тебя я, Господи,
Меня ты не покинь!
***
Прости нас, Василий Макарыч,
За этот немыслимый бред:
Пришел ко мне ночью товарищ,
Сказал, что тебя больше нет!
Не знаю я ночи печальней,
Не знаю длинней и темней...
Молчанье, молчанье
Ответь, как же жить теперь мне?!
Комкались отчаяньем лица,
Шуршали слова, как песок,
Колючая серая птица
Неистово била в висок.
Не верил, не верил сначала, —
Но, медные будто гроши,
Стучала по гробу, стучала
Земля в цепенелой тиши.
Я помню все время про это, —
Познавший премудрость совы, —
Когда умирают поэты,
Зачем оставаться живым?!
Стояли в усах под Брассанса
И в замше до пят, под Париж...
О, если б умел я кусаться,
Безжалостно их я б загрыз!
Ты б гнал от себя эту жалость
И сердцу сказал бы — не сметь,
Вокруг столько ржавых пожарищ,
И в каждом пожарище — смерть!
Старуха тебя не жалела:
Под сердце ударила плеть:
Болело, болело, болело —
И вдруг — перестало болеть!
А я все живу и надеюсь,
Шагнув сквозь прозренье и боль,
Очищенным, словно младенец,
Ещё повстречаться с тобой.
В стреху деревенской хибары
Ты вплел полевой василёк...
Прости нас, Василий Макарыч,
Будь светел твой путь и далек!!
***
Повязали меня, повязали,
Дали срок до скончанья Земли,
На каком-то поганом вокзале
Под конвоем в вагон повели.
На скрипучих, расшатанных нарах
Приземлился, удачу кляня, —
И конвойный, знакомец мой старый
Сквозь решетку глядит на меня!
Что, сержантик, глядишь настороженно,
Будто в бок ожидаешь ножа?
Иль, устал, автоматом стреноженный,
Арестанта на мушке держать?!
Мы с тобою повенчаны надолго
Приговором родимой страны:
Ты — на вышке, в пожизненной каторге,
Я — за сеткой, с другой стороны.
Ковш баланды да паечку хлеба
Щедро дарит страна нам с тобой, —
Наша воля — шаг вправо иль влево,
Наша музыка — карцерный вой!
Ну, а, чтобы не спутать обличия,
Если вдруг нас оставят вдвоем,
У тебя — на погоне — отличие,
У меня — на бушлате моем!
Перемолоты мы, перетерты,
Словно пыль, в жерновах лагерей,
Доживем на куличках у черта
Под рычанье людей и зверей!
Перетерты судьбой, перемолоты,
И хохочет в лицо дребедень...
Нам с тобой поберечься бы смолоду,
А теперь — догоняй лошадей!
Застучат под ногами колеса,
И по шпалам пойду на этап,
Жизнь моя уж давно под откосом,
Видно, нужно Всевышнему так!
Не дождетесь ни всхлипа, ни стона вы,
Пусть поставлена точка в судьбе, —
Вымирает страна миллионами,
Что же мне горевать о себе?!
Закружит по погостам метелями:
Ждет меня мой последний вокзал, —
И за все, что мы в жизни наделали,
Нам расплата заглянет в глаза!
Примем муку свою и, как водится,
Ляжем в землю без лишних затей,
Ты за нас помолись, Богородица,
За своих непутевых детей!
***
Игорю Талькову
Нам стреляют в лицо, и судьбы догорает свеча,
Мы уходим наверх, в небе облачком призрачным тая, —
Так клонятся колосья под ржавым ножом палача,
Так свинцовой картечью гасят лебединую стаю.
Ненавижу сидящих в засаде в тени камыша,
Сатанинские игры вторых воплощений дантесов, —
Пусть скорее Господь им накроет глазницы завесой,
И наказана грязная будет убийцы душа!
Поминают нас терпким вином и обрывками фраз,
Дождь стучит по стеклу, равнодушно на землю стекая,
Продолжается жизнь налегке, будто не было нас,
Убивать лебедей и пророков здесь мода такая.
Нерожденные песни неслышно звучат в тишине,
И гитара глядит со стены на гостей исподлобья,
Пусть она ощущает себя музыканта подобьем,
Ей уже не удастся набатом призывным звенеть!
Пусть не сможет никто наших песен неспетых допеть,
Онемевшая Русь от тоски на мгновенье застыла,
Но запомните вы, из засады несущие смерть,
Мы до вас доберемся из самой глубокой могилы.
Можно тело убить, но в глубинах соборной души
Прорастают напевы, как зерна грядущего века,
И Россия войдет в этих песен бездонную реку,
Вам оставя в удел, бесталанным, позора гроши.
***
Уж много лет, уж много лет
Мы топчем путь к могиле,
И льдинкой сердце шевелит,
Я вижу по глазам.
"Ты — не поэт! Ты — не поэт!" —
Одна мне говорила.
Другая говорила:
"Не верю я слезам!"
Так будем веселы, друзья,
Когда друзей теряем!
Что есть в печи, на стол мечи, —
Пусть будет пир горой!
Как заклинание в ночи,
Себе мы повторяем:
"Когда мы выпиты до дна,
Налейте по второй!"
Ни у тебя, ни у меня
В запасе жизни нету:
Корявым почерком судьбу
Рисуем набело.
Неразделимо, как орел
И решка — на монете,
Любовь и смерть,
Добро и зло —
Легли нам на чело!
Так будем веселы, друзья,
Когда друзей теряем!
Что есть в печи, на стол мечи,
Пусть будет пир горой!
Как заклинание в ночи,
Себе мы повторяем:
"Когда мы выпиты до дна,
Налейте по второй!"
Я знаю: плакать нам нельзя,
На то мы и мужчины;
Зато, лицом закаменев,
Нам должно горько пить.
Поднимем "горькую", друзья,
Как горькую судьбину...
Как много выпить нужно нам,
Чтоб жизнь одну прожить!
Так будем веселы, друзья,
Когда друзей теряем!
Что есть в печи, на стол мечи,
Пусть будет пир горой!
Как заклинание в ночи,
Себе мы повторяем:
"Когда мы выпиты до дна,
Налейте по второй!"
***
Пристяжная захромала, —
Знать, слаба была подкова, —
То ль по злобе, то ли спьяну
Заковали кузнецы, —
В чистом поле свету мало,
Словно по ветру полова,
Мчатся кони по бурьяну,
Звонко плачут бубенцы!
Ой, вы, кони, други-кони!
Ой, землица, мать сырая!
Не уйти мне от погони:
Пристяжная подвела!
Разлеглась, как на ладони,
Степь, от края и до края, —
Буераки вьюга злая
Черным снегом замела!
Ветер воет, волки воют,
Острый снег сечет ресницы, —
Я нахлестываю, стоя,
Непослушных лошадей!
Выносите, дорогие!!
Вороные мои птицы!! —
Пристяжная кобылица
Бьет ногами в борозде!
Волчья стая рвется в пахи,
Клык нацеливая в вену,
Упряжь хлюпает гнилая,
Подрезая быстрый бег!
На последнем на замахе
С хрустом рухнули колена,
И вторая пристяжная
Улеглась на черный снег!
Мне нужна такая малость:
Вороные, степь да ветер, —
Почему бегу под старость
От зверей и от людей?! —
Мы теперь с тобой остались
Лишь вдвоем на белом свете:
Волчьей сытью нынче стали
Лучшие из лошадей!
В черной мгле завязли волки,
Забери их всех холера,
Не уснуть теперь ночами,
Будет сниться вновь и вновь:
Ведь, осталась мне от тройки
Только Вера, только Вера,
А далёко за плечами
И Надежда и Любовь!
Пусть попробуют другие
Через волчий вой пробиться,
На последнем перегоне
Удержать коней в узде;
Я убил вас, дорогие,
Золотые мои птицы!
Я загнал вас, мои кони,
В этой бешеной езде!
Не ищу душе покоя,
Не глушу тоску махоркой,
Время хлюпает убого —
Просто мне не повезло!
Нас осталось только двое,
И за то спасибо Богу...
Только горько, только горько:
Тройка — лучшее число!
***
А барабанщики смеются
И машут девушкам платками,
Когда стоят на бивуаке
И прочь отложен барабан!
Им пули первым достаются,
Когда в стремительной атаке,
В бока пиная кулаками,
Ревет свинцовый ураган.
Им по пятнадцать, по шестнадцать,
Они — безусые погодки, —
И лямка тянет книзу плечи,
Когда приходит час атак, —
Но, если б видели вы, братцы,
Как в визге огненной картечи,
Приподнимая подбородки,
Они впечатывают шаг!
Царю, Отечеству и Вере
Служить назначено судьбою,
И сколько им на белом свете
Осталось, знает только Бог!
Но, кто живым пришел из боя,
Уже мужчина — в полной мере!
Тупой удар свинцовой плети
Не выбьет землю из-под ног!
Пусть барабан пробит навылет,
И кровь — на голубом мундире,
У них, аристократов духа,
И вправду голубая кровь!
Пускай в глазах темно от пыли,
И барабан рокочет глухо,
Они на голос командира
Пойдут вслепую вновь и вновь!
Ну, а пока — пускай невестам
Они вдогон платками машут,
И, словно взрослые, пускают
Баклажку с брагою на круг, —
Коль, слава Богу, в жизни нашей
Есть место подвигу и чести,
Пускай вовек не иссякает
Безумье их бесстрашных рук!
Им по пятнадцать, по шестнадцать,
Они — безусые погодки, —
И лямка тянет книзу плечи,
Когда приходит час атак, —
Но, если б видели вы, братцы,
Как в визге огненной картечи,
Приподнимая подбородки,
Они впечатывают шаг!
Разин
Нет, братишки, все это — слишком:
Ненароком я к вам забрел, —
Трепанулась сорока-воришка,
Будто нужен я вам — царем!
Ан, никто здесь меня не встречает
И с поклоном ключей не дает:
Оттого что забрел я нечаянно
И стою у тяжелых ворот!
Я войду все равно, непрошенный,
Неподвластный людскому суду,
Не хотите принять по-хорошему,
По-плохому я к вам войду!
Что ж, храпите вы, псы окаянные?!
Аль, навеки сожрала вас лень?!
Разбужу ваши душеньки пьяные,
Тёмну ночь — разменяю на день!
Подниму вас в тычки я, ребятушки,
Атаманский сошью кушак!
Загуляет по Волге-матушке
От свободы хмельная душа!
Ой, вы, струги мои, белоснежные,
Вам бы впору по небу лететь!
Ой, вы, други мои, други нежные —
Жизнь-надёжа по самую смерть!
Вы помчитесь на стрежень, за островом,
Разогнав парусами туман, —
И узнают мою саблю вострую
Думный дьяк да лихой бусурман!
Но, однажды, в царёвой-то гавани,
Как змея, подкрадется беда:
Где-то там, за горючим, за каменем
Я промашку последнюю дам!
И стрельцами под руки подхваченный,
Коль, написано так на роду,
Кровью пыточной весь перепачканный,
На дубовый помост взойду!
Но, когда голова покатится,
И глаза мне вкогтит орёл,
Голь пивная за шапки схватится:
Не случайно я к вам забрёл!
***
Все. Кончен бал. Я разорен дотла.
Последних птиц я отпустил на волю.
О, Боже, помоги расстаться с болью,
Которая в душе гнездо свила!
Добра на свете нет и нету зла...
А я распят беззвучным криком мрака...
Любовь, как в издыхании собака,
К ногам хозяйки молча приползла...
Река забвенья — между — пролегла!
Там тишина, там ждет Харон на веслах,
Там сказок нет для маленьких и взрослых,
И эха нету, и повсюду — мгла!
Любовь и птицу носят два крыла...
Когда хребет изломан, не до песен...
Прощайте, люди! Знаю, мир — чудесен!
Все. Кончен бал. Я разорен дотла.
***
Всего лишь — тонкий лист бумаги,
“Я не люблю!” — всего три слова,
И грудь мою пронзает снова
Тоски зазубренная шпага.
О, не суди меня сурово,
На перекрестке, как бродягу!
Ты знаешь, мне себя не жалко —
Знать, мало падал на колени,
Знать, не заметил перемены
В безмолвной нашей перепалке.
Я, как бездарная кривлялка,
Не доиграв, сошел со сцены!
Теперь, плевать на визги зала:
Один теперь на белом свете,
Плевать на то, что ты сказала,
Плевать на то, что я ответил.
Когда с привычного вокзала
Ушел состав, я не заметил!!..
Другим я уступаю сцену, —
Пускай на ней другой страдает,
Томится, мучается, тает,
Любовной захлебнувшись пеной...
Пускай другой паяц рыдает,
Узнав бумажной шпаге цену!
А я, в объятьях винной фляги,
Живу спокойно: пьян и весел, —
Как зритель, наблюдаю с кресел
Спектакль про смерти и про шпаги...
Мне душу надвое разрезал
Всего лишь тонкий лист бумаги!
***
Я знаю: день совсем короткий,
Я знаю: в пять уже темно, —
А ты на мир взираешь кротко
И позабыла все давно!
Все позабыла — разлюбила,
Иль, не любила никогда, —
Меж нами пропасть проложила
Годов слепая череда!
Стучат в окно еловой шишкой,
Спешат мгновенья-палачи,
А ты сидишь с раскрытой книжкой
У догорающей свечи!
А ты сидишь с пыльцой на пальцах,
Ушедших лет простой итог, —
Между страницами распался
Весны засушенный цветок!
Когда сухими стали губы,
И дня последний луч угас,
Гаданье: любит иль не любит,
Уж не для нас, уж не для нас!
Опали лепестки ромашки,
Лишь на бумаге желтый след,
И тех, кто не рожден в рубашке,
Давно уж нет, давно уж нет!
О, как недолговечно счастье,
О, как же короток наш век!
И на холодное запястье
Ложится и не тает снег!
***
Пали белые снега. Запорошило.
Посиди со мной вдвоем, по-хорошему,
Расскажи мне, как живется, как можется,
Может быть, у нас с тобой что-то сложится?
Издалёка я пришел, из забытого,
Невзначай рукой небрежной разбитого,
Но не стану горевать я по прошлому:
Наконец, сижу с тобой по-хорошему!!
Стынет крепкий чай в сосуде фарфоровом,
Про него забыл я за разговорами, —
Время двинулось назад, остановлено,
И гляжу я на тебя заколдованно!
На лицо твоё легли злые стрелочки,
Что осталось от тебя, бывшей девочки?!
Видно, я себя уж не переделаю:
Смотришь ты в мои глаза юной девою!
Смотришь ты в мои глаза все по-старому, —
Не вернуть, видать, того, что оставлено, —
И такое же ко мне безразличие,
И сидишь ты здесь со мной из приличия!
Откричали надо мной злые вороны,
На гитаре, на моей, струны порваны...
Ни женой не стала мне, ни любовницей,
И разлукой сердце вновь успокоится!
***
Доскакал, наконец, до предела земли,
Полуночные тени на душу легли,
Тишина — позади, тишина — впереди…
Только ворон на камне замшелом сидит.
Ты, мой конь вороной, на исходе пути
Не пади подо мной, не пади, не пади!
Белой пудрой пурги запорошен наш путь,
Бог тебе помоги хоть чуть-чуть отдохнуть!
Ты, мой конь вороной, на исходе пути
Не пади подо мной, не пади, не пади!
Наложили заклятье на камень волхвы —
От людских пересудов, недоброй молвы,
На счастливый случАй, сколь удержишь в горсти:
Ни конем обскакать, ни ужом проползти.
Ты, мой конь вороной, на исходе пути
Не пади подо мной, не пади, не пади!
Белой пудрой пурги запорошен наш след,
Конь скопытил с ноги, заплутал в ковыле.
Ты, мой конь вороной, на исходе пути
Не пади подо мной, не пади, не пади!
А за краем земли потемнело совсем,
Конь на задние ноги со страху присел:
Коль, налево пойдешь — не видать бела дня,
А направо пойдешь — потеряешь коня.
Черный ворон кружит, камня белого страж,
Конь всей кожей дрожит, уж не дюж и не раж.
В чистом поле ни зги, только звезд млечный сок,
Да в безумье пурги целит ветер в висок.
Черный ворон кружит, камня белого страж,
Конь всей кожей дрожит, уж не дюж и не раж.
Как взмолился мой конь, белый камень кляня:
“Дорогой мой хозяин, послушай меня!
Чтобы ворон на нас не накликал беду,
Ты направо иди, я — налево пойду!
Уж не чувствую ног, задыхаюсь в бегу,
Я помог, сколько мог, да уже не могу!
Знать, простишь ты меня, что так сердце дрожит,
Не дожить мне до дня, до весны не дожить.
Уж не чувствую ног, задыхаюсь в бегу,
Я помог, сколько мог, да, уже не могу!”
“Как расстаться с тобой, длинноногий мой друг?
Как в ночи проживешь без седла и подпруг,
На позорную гибель оставя меня?
Как костер без огня, богатырь без коня!
Не боялись мы сметь, вызываясь на бой!
Лучше славная смерть, чем разлука с тобой!
Свой припомни кураж, закуси удила,
Через каменный кряж полети, как стрела.
Не боялись мы сметь, вызываясь на бой!
Лучше славная смерть, чем разлука с тобой!”
Конь ударил копытом, взлетел выше туч,
Был он в этот момент и велик, и могуч.
За пределы земли светом радужных крыл
Свой последний прыжок мне мой конь подарил!
Всем ветрам в вышине вороной мой открыт,
Вольной птицей доныне над миром парит.
Ах, коня моего мне уже не достать,
Я — земной человек, мне земное подстать!
Всем ветрам в вышине вороной мой открыт,
Вольной птицей доныне над миром парит.
Я на землю упал, как подрубленный ствол,
Камень белый в седую муку размолол,
От земли до небес встал скалой, богатырь;
Криком ворон кричит: “Алатырь, Алатырь!”
О, мой конь вороной, без седла и стремен,
Ты пари надо мной до скончанья времен!
У предела земли в эту черную ночь
Мы с тобою смогли смертный страх превозмочь!
О, мой конь вороной, без седла и стремен,
Ты пари надо мной до скончанья времен!
***
Чертенок на завалинке
Сушить оставил валенки,
А лопоухий заинька
Играл на балалаиньке!
Пристал чертенок к заиньке:
"Давай, меняй на валенки!
Хочу я балалаиньку!.."
Пристал, совсем, как маленький!
А кто-то злой, ушастый,
По перелеску шастал, —
И валенки чертячие
Ко всем чертям унес!
Сидит тот на завалинке,
Там, где сушились валенки,
И кулачком мохнатеньким
Трет свой курносый нос!
Ведь, нету балалаиньки,
И не воротишь валенки,
Ой, как зазябнут лапоньки,
Когда прийдет мороз!
А лопоухий заинька,
Знай, лупит в балалаиньку...
Довел чертенка бедного
Игрой своей до слёз!
***
Бьётся в горячке день у сентября в руках.
Жаром его души травы обожжены.
Солнце распяло тень на золотых кустах.
Вирусом дальних стран птицы заражены.
Бабьего лета прядь ветер сожмёт в кулак,
Стая примолкнет вдруг, чуя далёкий путь,
Мне от земли моей — деться — совсем никак…
Птице свободна высь — только крылом взмахнуть…
на главную
|
